Новая философская энциклопедия - бруно джордано

Философская мысль Бруно неотделима от мифопоэтической формы ее представления, насыщенной аллегориями, образами античной словесности, в ней чувствуется влияние традиции дидактической поэзии, риторики, многих течений средневековой и ренессансной мысли, что создает из творчества этого философа-поэта уникальный памятник культуры позднего Возрождения. Центральные интуиции Бруно—идея всеединства и идея бесконечности—объединяются им в одну идею бесконечной единой всецелостности, являющейся живым тождеством всех противоположностей, в т. ч. таких фундаментальных онтологических категорий, как возможность и действительность,  материя и форма и т. п. В отличие от неоплатоников и досократиков, которые, как считал Бруно, близко подошли к постижению этой идеи, Аристотель не сумел помыслить такое всеединство и своим авторитетом на долгие годы затруднил его познание. Для раскрытия содержания этой интуиции Бруно использует как рациональные модели (напр., проводя аналогию между единицей и единым), так и различные художественные символы (типа «светящейся ночи»). Мощную поддержку для мыслительного конструирования подобного абсолюта он находит в учении «божественного» Николая Кузанского о «совпадении противоположностей». Наблюдаемые вещи как «следствия» бесконечного единого, являющегося первопричиной всего, мы можем, по Бруно, познавать с помощью нашего разума, но от положительного познания подобного рода само единое начало ускользает. Поэтому здесь необходимо отрицательное познание, идею которого в духе апофатической теологии Псевдо-Дионисия Ареопагита разрабатывал Николай. «Абсолютнейшая действительность, тождественная с абсолютной возможностью,—говорит Диксон, ученик Бруно и персонаж его диалога,—может быть схвачена интеллектом лишь путем отрицания» («Диалоги». М., 1949, с. 246). Понятия минимума и максимума, свертывания и развертывания единого и многого, идея качественной однородности вселенной и связанный с нею принцип относительности, несовместимые с иерархическим и ограниченным космосом Аристотеля, и многие другие моменты «философии рассвета» берутся ее создателем у Николая Кузанского. Однако если только Бог признается актуально бесконечным, то у Бруно этот атрибут переносится и на вселенную, так что они максимально, почти до отождествления, сближаются. Правда, между ними все же остается различие, состоящее в том, что, если Бог «совершенно» (totalmento) бесконечен, то бесконечность вселенной лишена подобного совершенства из-за наличия в ней внеположных друг другу частей. Кроме того, если у Николая Кузанского интуиция всеединства как вездесущего божества («все во всем» ) согласовалась с догматом о вочеловечивании Бога, то Бруно, еще в стенах монастыря вступивший на путь разрыва с христианской традицией, стремился обрести новую религиозность на путях возвращения к натуралистической магической религии древних египтян, представленной в сочинениях «Герметического корпуса», который был переведен на латынь Фичино. Как христианский неоплатонизм Николая Кузанского, так и христианизированный герметизм Фичино дехристианизируются у Бруно. Отсутствует у него и высокая оценка математики и количественного подхода как познавательного средства: возражая Николаю Кузанскому, он говорит: «Нам нет нужды прибегать к математическим фантазиям, когда мы говорим об естественных вещах» (там же, с. 369). В первый период своего философского развития («Тени идей», «De umbris idearum», 1583) Бруно заимствует механизм построения бесконечного всеединства в представлениях неоплатоников об эманации. Всеединство как абсолютная субстанция, высшее и единое начало, «развертывает» в своих «эманациях» то, что в нем содержится в «свернутом» виде, оно при этом как бы «рассыпается» в многообразии вещей чувственно данного мира, выступающего завершением этой «лестницы» нисхождений и соответственно восхождений (проходя ту же самую «лестницу» в обратном порядке, интеллект возвышается от чувственного многообразия к единому). Во второй период своего творчества, отразившийся прежде всего в его итальянских диалогах, свою центральную идею о бесконечном всеединстве Бруно развивает как метафизически («О причине, начале u едином», 1584), так и космологически («Пир на пепле», «La cena de la ceneri», 1584 и «О бесконечности, вселенной и мирах», «De linfinito, universo et mondi», 1584), a также развертывает ее религиозно-нравственные, гносеологические и эстетические импликации («Изгнание торжествующего зверя», «Spaccio delia bestia trionfante», 1584 и «О героическом энтузиазме», «De gleroici furori», 1585). В этот период к наследию неоплатонизма присоединяются влияния атомизма Эпикура и Лукреция, а также досократиков, включая Анаксагора, Гераклита и Парменида, причем Пифагор иногда ставится выше Платона. В последний период творчества у Бруно все более сказывается влияние пифагореизма, а также скорее метафизического, чем физического атомизма (лат. поэмы, опубликованные в 1591: «О монаде, числе и фигуре», «De monada. numero et figura», «О неизмеримом и неисчислимом», «De immenso et innumerabilibus», и «О тройном минимуме и об измерении», «Detriplici minimo et mensura»). Бесконечное всеединство конструируется теперь с помощью «минимумов», или «атомов» всего сущего, являющихся как бы его «семенами». Идея «совпадения противоположностей» в духе Николая Кузанского и здесь служит основным методом такого конструирования. Так, напр., «минимум» и «максимум» как лишенные размеров (один в силу своей абсолютной малости, а другой — как абсолютно большое) совпадают друг с другом, причем такое совпадение описывается с помощью представления о «сфере», выступающей в качестве самой емкой по своим возможностям формой, поглощающей все остальные по принципу предельного перехода. Бруно пытается также объединить гилеморфизм Аристотеля с механицизмом атомистов. Это ему удается благодаря принципу «всеобщей одушевленности» (animazione universale) и учению о «внутреннем художнике» (artifice intemo), придающим его атомизму и учению в целом анимистический и динамический характер. Точно так же Бруно стремится преодолеть противоположность материи и формы, подчеркивая активность материи как формообразующего начала. В результате материя утрачивает некоторые принятые у платоников и перипатетиков характеристики и становится «божественной сущностью» (cosa divina), «великолепной родительницей и матерью природы». Сконструированный т. о. абсолют отождествляется Бруно с Богом так, что возникающее при этом философское учение по праву должно называться пантеизмом, хотя полной имманентности Бога природе или вселенной у Бруно нет, ибо он всегда подчеркивает, что вселенная есть только его «великое подобие» и «великий образ» (il grande simulacro, la grande imagine).

Пантеистическая метафизика всеединства тесно связана у Бруно с его инфинитистской космологией, на создание которой сильно повлияло учение Коперника (а также Лукреций, средневековые мыслители, учившие о бесконечном всемогуществе Бога, и, разумеется, Николай Кузанский). Еще находясь в монастыре, Бруно познакомился с книгой Коперника, тогда еще не запрещенной и почти никому неизвестной. Учение Коперника было воспринято им с воодушевлением как знак «восхода истинной древней философии». Однако в инфинитизации вселенной Бруно пошел дальше него, решительно устранив все ограничивающие мир «сферы» и перепад от гелиоцентрической и неопределенно большой, но все же не бесконечной вселенной Коперника к актуальной бесконечной вселенной, наполненной бесчисленным множеством обитаемых одушевленных миров, этих «великих животных» (grandi animali), существующих не в пустом пространстве, как у античных атомистов, а в питающей их среде, которая их «охватывает, хранит, движет и производит». Бруно рисует величественную картину содружества таких миров, которые подобно Земле в ее вращении вокруг своей оси руководствуются жизненной необходимостью, поворачивая свои «спины» к своим солнцам с тем, чтобы они, освещая и согревая их, поддерживали на их поверхности существование живых организмов. Миры наделены у Бруно не только жизнью, эмоциями, разумом, но и «достоинством», состоящим в том, что они выступают «посланниками и вестниками великолепия высшего единства, которое в музыкальной гармонии образует стройный порядок, являясь живым зерцалом бесконечного божества» (там же, с. 141). Бруно приписывает мирам, во-первых, бесконечно быстрое движение (pulso infinito), когда покой и движение совершенно совпадают, а во-вторых, движение с конечной скоростью. Бесконечное движение выражает приобщенность миров к «мировой душе» (lanima del mondo) и к божественному первоначалу, а конечное имеет своим источником собственную внутреннюю силу (virtu intrinseca) движущегося тела. Тем самым теория движения Бруно радикально отличается от теории внешних двигателей у перипатетиков. Принимая некоторые постулаты аристотелевской теории движения (принцип противоположностей, конечность движений), Бруно решительно отказывается от принципа «естественных мест» и абсолютного характера качественных различий «тяжелого» и «легкого».

Учение Бруно содержало немало опережающих его время идей, предвосхищавших будущие научные открытия. Так, напр., используя типичную для герметизма аналогию между человеком как микрокосмом и вселенной как макрокосмом, Бруно задолго до открытия Гарвея выдвинул идею о круговом обращении крови в организме. Диалог «Пир на пепле» повлиял на развитие учения о магнитных явлениях у Гильберта. Космологические идеи Бруно были известны Кеплеру, его пантеистическая философия всеединства  повлияла на Спинозу, вдохновляла Толанда и Шеллинга, а его построения в рамках герметического искусства памяти в духе Р.Луллия были близки Лейбницу, который, познакомившись с его космологией и признавая проницательность Бруно, тем не менее, отметил, что он все же «превысил пределы разумного» (Toland — Leibniz Letters About Brunos Philosophy.—Patera-on Л. M The Infinite Worlds ofGiordano Bruno. Springfield, 1970, p. 177).

Соч.: Opera latine..., vol. 1—3. Neapoli—Florentiae, 1879-91; Dialoghi italiani: Dialoghi metafisici e dialoghi moral. Firenze, 1958; рус. пер.—Диалоги. M., 1949; О героическом энтузиазме. M., 1953; Изгнание торжествующего зверя. Самара, 1997. Лит.: Карсавин Л. П. Джордано Бруно. Берлин, 1923; Олыики Л. История научной литературы на новых языках, т. 3. M.—Л., 1933, с. 3—48; ШтеклиА. Джордано Бруно. М., 1964; Горфункель А. X. Джордано Бруно. М., 1965; Вчзгин В. П. Идея множественности миров. М., 1988, с. 137—196; Йейтс Ф. Искусство памяти. СПб., 1997; Documenti delia vita di Giordano Bruno. Firenze, 1933; Mercati A. И sommario del processo di Giordano Bruno. Citta del Vaticano, 1942; Ciusso L. Scienza e filosofa in Giordano Bruno. Napob, 1955; Michel Cosmologie de Giordano Bruno. P., 1962; Vues F. A. Giordano Brun and the Hermetic Tradition. L., 1964; Crunewald H. Die Religionsphilosophie des Nikolaus Cusanus und die Konzeption einer Religionsphilosophie bei Giordano Bruno. Marburg, 1970; Ingegno A. Cosmoiogia e filosofia nel pensiero di Giordano Bruno. Pirenze, 1978; Giordano Bruno: leri e oggi, a cura di Gentile C. Bastogi, 1982.

В. П. Визгчн